С 6 по 11 октября Екатеринбург в седьмой раз стал «местом встречи российских оркестров». Упомянутый слоган возник ещё в 2010 году, когда Свердловская филармония провела первый Симфонический форум России (совместно с Союзом концертных организаций России). С тех пор не теряет актуальности мысль о том, что оркестры из разных регионов обязательно должны встречаться, слушать друг друга, общаться с целью выработки общей стратегии и новых идей, что публика и критика имеют потребность сравнивать их выступления и это может послужить, по выражению Пушкина, «уложению вкуса».
Организуемая в рамках каждого Симфофорума дискуссионная программа способствует тому, чтобы руководители оркестров и филармоний, менеджеры и дирижёры могли обсудить свои насущные проблемы (кадровые, репертуарные, экономические и прочие), а представители учебных заведений – практические вопросы подготовки оркестровых музыкантов. Для разговора по последней проблематике в Екатеринбург приехали ректоры Санкт-Петербургской, Казанской, Петрозаводской консерваторий, руководители Ассоциации музыкальных образовательных учреждений. В деловой программе этого года участвовали представители 24 регионов России. Помимо уже названных вопросов, освещалась проблема коммуникации со СМИ и имиджевой политики оркестра (с участием федеральных критиков); хозяева форума познакомили аудиторию с реализуемой в Свердловской филармонии многоступенчатой системой подготовки слушателей, охватывающей возрастные категории от дошкольников до студентов вузов.
Наибольшее внимание, конечно, было приковано к концертной программе форума. Для региональных коллективов этот симфонический саммит представляет особую значимость как возможность показать себя экспертному сообществу и выйти на широкое обозрение за счёт онлайн-трансляций на портале Культура.рф, сайте sgaf.ru и в социальной сети ВКонтакте. Все приезжие региональные оркестры – из Белгорода, Петрозаводска, Челябинска и Омска – помимо зала Свердловской филармонии, выступили в городах области (6 из 12 концертов форума). Традиционно к участию приглашается также один столичный коллектив (из Москвы или Санкт-Петербурга). На сей раз им стал Национальный филармонический оркестр России под управлением Владимира Спивакова, поставивший в проекте триумфальную заключительную точку. Директор НФОР Георгий Агеев подчеркнул важность мероприятия: «Для очень сильных оркестров – это возможность приехать в знаковый город и выступить в знаковой филармонии. Для региональных коллективов – большое событие в их жизни. У Свердловской филармонии репутация очень высокая, и зал этот, хотя и небольшой, но намоленный, случайных исполнителей здесь не бывает».
По правилам Симфофорума все коллективы выступают со своим художественным руководителем и представляют чисто оркестровую программу, без солистов. Участникам предоставлена полная свобода в выборе произведений, что позволило им проявить разные подходы. Одни сделали ставку на неординарную интерпретацию, другие пошли по пути презентации публике нового музыкального материала, но все стремились продемонстрировать свои наилучшие качества и в то же время позволили составить впечатления о разных дирижёрских индивидуальностях. В этом смысле прекрасной настройкой стала вдохновенная лекция доктора искусствоведения Надежды Маркарян «Дирижёр. Загадка профессии». Гостья из Петербурга представила интереснейший спектр информации, где затрагивались вопросы о мистической составляющей профессии, об умении дирижёра читать партитуру как книгу и слышать через музыку современность, о параллелях с режиссурой, о диапазоне интерпретации и многом другом.
По традиции на открытии форума выступил Уральский академический филармонический оркестр. Приверженец крупных музыкальных концепций, Дмитрий Лисс за последние два года исполнил с УАФО Вторую, Четвёртую, Седьмую и Девятую симфонии Малера, и все они прошли при полном аншлаге. На сей раз коллектив специально подготовил Шестую симфонию, которую не играл с 2016 года. Интерпретация этого грандиозного сочинения, как и другие малеровские прочтения Лисса, была предельно наэлектризованной, пламенеющей. И снова строилась на парадоксе, смысловой многозначности, заложенной в самом замысле композитора. Вопреки названию «Трагическая», которое закрепилось за этой симфонией и берётся за основу в музыковедческих разборах (хотя сам автор не стал прописывать его в партитуре), трактовка УАФО больше тяготела к героике, а финал, в котором обычно видят «крах героического мироощущения» и всех иллюзий, напротив, даровал надежду. Несмотря на изматывающие сбои движения и все траурные и инфернальные сигналы, введённые Малером в последнюю часть, в исполнении оркестра доминировало ощущение упоения тем потоком «вулканической» лавы, что намного больше самого человека (пушкинское «есть упоение в бою и бездны мрачной на краю»), упоения красотой последнего сражения с судьбой.
Вопреки привычной ассоциации маршевого ритма первой части с неумолимой поступью судьбы, ритм этот, поданный в сдержанном темпе, высекал то жизненную энергию, то героическое воодушевление. Напротив, сбой регулярности воспринимался как признак неблагополучия, которое коснулось и милого сердцу мира народности (середина скерцо), и судьбы самого героя (финал). Но наиболее мощный контраст неостановимому ритму (жизни, судьбы) составляло полное отсутствие его власти. Как известно, такие остановки времени сопутствуют хоральным эпизодам с участием арфы, челесты и коровьих колокольцев – отрешённым, прохладным, как разрежённый воздух Альп – и тёплому, сердечному Анданте (по логике дирижёра, оно исполнялось как третья часть). К концу этой единственной части, свободной от агрессивного напора внешнего мира, исповедальная нота становилась всё пронзительней. Музыкантам удалось с истинной бережностью передать здесь лирическое откровение автора, предельную душевную хрупкость, кантилену перетекающих друг в друга состояний – от светлой тишины и ликования до печальной темы гобоя, от которой веяло почти рахманиновской меланхолией, и даже отчаяния (отголосок «Песен об умерших детях», писавшихся одновременно с симфонией).
Центр трагической концепции во многом сместился к скерцо (второй части), где враждебное, раздражающее, карикатурно-банальное, тревожно-вибрирующее одолевало со всех сторон, дерзко смеясь над человеком. Звучание оркестра пестрело сигналами неблагополучия и в то же время попытками вернуться из жуткого «сегодня» в уютное и милое «вчера» – через галантные жесты и придыхания лендлера, через барочные переклички струнных. Ностальгическая стихия танца и её деформация – это сфера, в которой Дмитрий Лисс всегда находит неповторимый шарм, поэтому скерцо Шестой обрело особенно «говорящую» драматургию.
Эффектно презентовал себя на форуме Государственный симфонический оркестр Челябинской области. Он стал самым молодым участником проекта – и по году создания (2019), и по возрасту музыкантов. Можно предположить, для некоторых оркестрантов Адик Абдурахманов является не только руководителем-дирижёром, но и «отцом»-педагогом по Институту культуры, где он заведует кафедрой. Для представления своих подопечных в Екатеринбурге он выбрал редко звучащую Четвёртую симфонию Прокофьева и новое для публики произведение – сюиту «Ночь майя» мексиканского композитора Сальваторе Ревуэльтаса (в России она впервые прозвучала в 2022 году именно благодаря челябинцам). Связующей нитью между сочинениями, рождёнными на разных континентах, стало время их создания – 1930-е годы.
В произведении Прокофьева музыкантам удалось передать всё то, что присуще автору: богатство образов (от героики до озорства), его неуёмную энергию, его нежность по отношению к собственному раннему балету «Блудный сын» (первоисточнику симфонии). Вторую часть, где преобладает заимствованная из балета тема прощения и милосердия, оркестр сыграл так, что мы ощутили и трепет прокофьевского сердца в каждой клеточке звуковой ткани, и роскошь кульминации, в которой сокровенная тема, наконец, высказывает себя со всем упоением. Трепетность в сочетании с изящной изменчивостью отличала и трактовку танцевальной третьей части, основанной на балетном номере «Красавица». Постиг оркестр и эпическое дыхание Прокофьева, выраженное в эпиграфе и особенно коде, где царит громогласная, «крупным штрихом» выписанная медь. Адик Абдурахманов вёл коллектив уверенной рукой мастера: смело давал контрасты в первой части, обеспечил поэтичность в средних частях и стереоскопическую картину жизни-игры – в обаятельно-скерцозном финале.
«Ночь майя» Ревуэльтаса, выигрышная благодаря латиноамериканскому колориту, всё же таит кое-какие «подводные камни». Это и усиленная нагрузка, ложащаяся на медные духовые и ударные, и прихотливые ритмы в танцевальных эпизодах, и завораживающая, будто погружающая в сновидение воздушная лирика. Как и в распространённых зарубежных исполнениях сюиты, «гвоздём программы» стала финальная часть «Ночь колдовства» – придуманная ещё в 1959 году аранжировщиком и дирижёром Хосе Лимантуром импровизация ударных, включающих экзотические барабаны, морскую раковину (караколу) и прочие диковины. Каждая следующая волна в этой части сильнее предыдущей и колоритнее по тембрам, к разбушевавшимся ударникам в конце концов присоединяются духовики и струнники. Челябинцы проявили себя на все сто, создав эффект едва ли не космогонического ритуального заклинания всех стихий земли и неба.
После такой кульминации молодому, разгорячённому коллективу требовался выплеск энергии, и эффектным продолжением выглядел бисовый номер «Мамбо!» Переса Прадо – кубинца, вторую половину жизни прожившего в Мексике. Солирующий саксофон втянул оркестр в джазово-танцевальную стихию. Естественно, при виде музыкантов не только играющих, но и поющих, танцующих, выкрикивающих ритмованные фразы, зал охватила всеобщая ажитация. Кстати, подобным «бисом» юный коллектив будто передал привет Российскому национальному молодёжному симфоническому оркестру, который на прошлом форуме (2021) бисировал зажигательным «Маламбо» А. Хинастеры.
Яркое впечатление на публику произвёл и Симфонический оркестр Белгородской государственной филармонии. В этом году он празднует своё 30-летие и выглядит как мощный, по-театральному яркий и слаженный художественный организм. Имя Рашита Нигаматуллина хорошо известно любителям музыки, и некоторые слушатели пришли именно на дирижёра. Нигаматуллин действительно воспринимается как крупная личность со своим, очень индивидуальным видением музыки, как приверженец большого концертного стиля, как артист с завораживающей партитурой движений, который может позволить себе и широкий картинный жест, и почти незаметный скрытый, как дирижёр, легко переходящий от некоторой вальяжности к огненно-волевому порыву.
Поистине новаторское прочтение коснулось сочинений Шуберта, и увертюра к пьесе «Розамунда», поданная как величественно театральная музыка, стала лишь разминкой. В совершенно новом свете предстала «Неоконченная» симфония. Она была услышана отнюдь не как лирическое признание раннего романтика, для которого мир внешний и внутренний вдруг разминулись, а сквозь шлейф её культурных «потомков» – сквозь симфонии-трагедии Малера и философские адажио Брукнера, сквозь контрасты оперных гениев XIX века. Дирижёр отыскал в подтексте партитуры моменты взрывчатости и обострённых антитез. Тем самым шубертовское сочинение обрело укрупнённые рельефы и масштабы настоящей трагедии, особенно в первой части, где силы рока вторгались внезапно, сокрушительно, непостижимо.
Но в особенности «авторская» дирижёрская оптика сказалась в пристрастии к медленным темпам. Благодаря этому возник эффект увеличительного стекла – пристального вслушивания, рассмотрения всех шубертовских красок, линий и оттенков, как на ладони. Добавим к этому склонность Нигаматуллина подавать медленные кантиленные темы как монологи-рефлексии. Модус трагизма и режим замедления, применённые к этой музыке, отсылали к опыту медитативности XX века и к завоёванной этим же столетием категории «авторства». Нигаматуллин вершит своё авторское исполнение, подобно тому, как современный театр предлагает индивидуальные режиссёрские прочтения. При этом дирижёр даёт волю солистам: так, тема гобоя во второй части симфонии была столь вознесена над оркестровой тканью, что, казалось, обрела полную свободу от метроритма, передавая пронзительную, кристально чистую печаль.
В интерпретации Второй симфонии Рахманинова тоже не было ни одной ноты вне авторской воли дирижёра, вне осмысленности и прожитости Нигаматуллиным. Значительность, глубина, тонкость, непостижимость, эмоциональность, благородство – так можно охарактеризовать это художественное высказывание. Невозможно описать все достоинства исполнения: томительные всплески эмоций, извлечённых откуда-то из глубины души – оркестровой ткани; дышащую, многоплановую, как океан, фактуру; тончайшую нюансировку темпов и динамики; кантиленную природу всех линий и пластов. Нигаматуллин зрит в самую суть рахманиновской музыки – детализированной, порывисто-волновой, неуловимо-мерцающей. Его мышление и стиль напрямую ассоциируются с русской дирижёрской школой, представленной именами Н. Голованова, Е. Светланова, Г. Рождественского. И с большим симфоническим стилем, который отмечен широтой дыхания, страстностью, глубиной проникновения, созданием мощнейших духоподъёмных кульминаций. В этом плане на особую высоту поднялась трактовка белгородским оркестром третьей части (Адажио), с её пронзительной жаждой счастья. Мощная энергетика дирижёра позволила длить кульминацию на большом эмоциональном градусе. В то же время Нигаматуллин показал себя как мастер филировки, «уведения» звука, самым чутким образом организуя нежнейшие замедления и diminuendo.
С особой тщательностью к участию в форуме подошёл Омский академический симфонический оркестр. Сибиряки, за спиной у которых более чем полувековая история, представили на Форуме концептуальную программу из трёх совершенно далёких друг от друга сочинений, тем не менее, связанных идеей «хождения в народ». В случае Второй «Малороссийской» симфонии Чайковского эта идея прослеживалась в обильном введении в партитуру народных песен. Вообще эта симфония демонстрирует праздничную, шумную, помпезную сторону творчества Чайковского, в ней много туттийности, «пламени» и «пороха». И оркестр был очень рад этим свойствам музыки, а дирижёр Васильев с первых нот проявил себя как «неистовый Дмитрий». Подлинной же его стихией выглядело скерцо (третья часть), полное прекрасной неоднозначности, игры оттенков и внезапных переключений. Позднее, в самом конце программы оркестр представит на бис совсем другого Чайковского – тихого, задушевного (Мелодрама из музыки к пьесе «Снегурочка»).
Известный как подвижник в освоении современной музыки, второе отделение концерта Дмитрий Васильев посвятил совсем свежим сочинениям, премьерным для Екатеринбурга. «Вариации и аплодисменты» Алексея Сысоева, написанные в 2021 году специально для Омского оркестра, заранее вызвали разговоры об использовании велосипедов и смартфонов. Креативный дар композитора, на который ставил Васильев, проявился в этом сочинении сполна, особенно по части обмана ожиданий. Упомянутые атрибуты, например, совсем не служат игровой «фишкой». Со смартфонами, на которые записан ровный, безликий шум улицы, в начале произведения оркестранты сомнамбулически бесстрастно ходят по залу. «Кто мы, куда идём? Скорее, бессмысленно слоняемся», – комментировал философский аспект этого опуса Васильев. Тем временем виолончели и альты на сцене генерируют трагический, сонористически оформленный саунд, в котором общий мрачный колорит сочетается с отдельными страдальческими интонациями. Дальнейшее развитие направлено на психологическое воздействие, сравнимое с кинематографическим приёмом «саспенс» и с трагическими концепциями сонористов (в частности, Пендерецкого). Свистящий фон скрипок, «пузыри», вздохи, утробные ползания внутри фактурного пласта, внезапные резкие удары, будто стреляют или что-то лопается, – все эти элементы гнетут слушателя: можно ли вырваться из-под этого прессинга? Масштабное крещендо и тектонически-грозная кульминация обрывают звуковое давление, и в наступившей тишине слышен сухой, «осыпающийся» звук – треск вращающихся велосипедных колёс.
Двадцатиминутная композиция в этот момент кажется уже исчерпанной, и зал облегчённо аплодирует. Тут же нежданно начинается новый раздел – рождаясь из естественной реакции концертного зала, подобно тому, как первая часть родилась из шумов улицы. Оркестранты вдруг тоже начинают хлопать, и дирижёр выстраивает с ними изощрённое наложение ритмических рядов. Это то самое организующее начало, которое уравновешивает сонорный раздел «вариации», построенный на идее хаоса, внушая надежду на возможность упорядочивания бытия.
Симфония № 1 Антона Танонова, завершённая в 2016 году, по словам Дмитрия Васильева, диаметрально противоположна по своей стилистике сочинению Сысоева и связана с идеей «хождения в народ» использованием лёгких жанров и популярных стилей: симфоджаза, рока, минимализма, техно. В названиях частей и комментариях композитора прослеживается сюжетность: «жизнь современного человека от рождения до смерти». Пять частей прямо-таки бросают слушателей в полярные состояния. Если первая из них, «Песня», обволакивает сладкой мюзикловой мелодикой – будто сказочное обещание только что родившемуся человеку, – то уже вторая часть «Лабиринт», обрамлённая 12-ю ударами колокола, не оставляет никаких иллюзий. После мрачного сонорного вступления здесь идёт в ход остинатная ритмоформула, приводящая от минималистских корней к тяжёлому роковому биту, а участие медных духовых привносит чуть ли не демоническую окраску. Далее снова будут крутые повороты. Третья часть «Детский марш» решена в гиперболической шутовской манере, с помощью свингующей меди и намеренно банальных мотивчиков под «ум-ца, ум-ца». Адажио (четвёртая часть) резко уводит нас в тишину и «прощальную» кантилену. Финальное «Intechno» уже не имеет отношения к отдельно взятому человеку: мотив у меди, повторяемый с навязчивой регулярностью, будит в слушателе даже нечто первобытное, как языческая пляска или современная дискотека. Образ сегодняшнего мира, неостановимого в своём энтузиастическом движении? Возможно, что именно резкие перепады между частями – подобные тому, как жизнь бросает нас в разные «полосы», – играют в симфонии Танонова наиболее концептуальную роль.
Ещё один участник форума – Симфонический оркестр Карельской государственной филармонии – в этом году отмечает своё 90-летие. Как отметил Анатолий Рыбалко, возглавляющий коллектив на протяжении последнего десятилетия, кадровый вопрос всё же остаётся в Петрозаводске актуальным, треть оркестрантов составляют студенты местной консерватории. В контексте выступлений других коллективов представители Карелии оставили впечатление скорее мягкое, обволакивающее, «академичное», нежели яркое. Во многом этому способствовало качество звучания струнных – «певческое», кантиленное, подобное вокальному голосу (возможно, сказалось хормейстерское образование Анатолия Рыбалко и второго дирижёра Алексея Ньяги). Складывалось ощущение, что главным «ключиком» к композиторскому замыслу музыканты видят чувство меры. При этом нужно отметить хороший уровень оркестровой культуры, ансамблевую слаженность коллектива, аккуратные соло деревянных духовых. В исполнении Третьей симфонии Брамса все острые «углы» были сглажены, предельно громкая динамика избегалась. Даже в моменты взволнованности, страстности, неистовства оркестр не терял качества благородной умеренности и сдержанности. «Симфонические танцы» Рахманинова обратили внимание на ещё одно свойство оркестра – умение не терять в сквозном симфоническом потоке «земного притяжения» и ясного членения формы, аккуратно расставлять смысловые акценты. Как и белгородцы, гости из Карелии за время Симфофорума дали рекордное число концертов (два в Свердловской области и один в столице Урала) и, возможно, такая жизнь «на перекладных» сказалась на энергетике последнего из выступлений, пришедшегося на Екатеринбург.
Национальный филармонический оркестр России под руководством Владимира Спивакова на правах почётного гостя завершал все события Симфофорума. Программа под названием «Уголок Франции» подарила ощущение праздника, бенефиса, радости, в финале вызвав у публики рёв восторга. Открывавшая концерт «Кармен-сюита» Бизе–Щедрина была подана с театральным шиком и отточенностью. Маэстро акцентировал в ней глубинный артистизм, танцевальную пластику, широкие возможности для интригующих rubato и всевозможной детализации, а также взрывчатость, игру скрытых и явных энергий, тёмных и светлых сил. Драматургия сюиты предстала филигранно вытканным полотном, растянутым между двух полюсов: тихая кульминация пришлась на Адажио (Ария Хозе с цветком) – само трепетное, чистое и благородное, что может быть в мире, а трагический апофеоз – на густо поданную тему роковых сил, резюмирующую развитие конфликта.
Во втором отделении НФОР сполна подтвердил свою репутацию «оркестра солистов». Прекрасные, дышащие соло деревянных духовых сделали Павану Форе музыкой, через которую можно молиться. «Хулиганская» ипостась Спивакова дала о себе знать в исполнении сюиты «Париж» Жака Ибера. Взяв на себя роль своеобразного экскурсовода, дирижёр объявлял названия частей – места пребывания путешественника. Краткие жизнерадостные музыкальные зарисовки, сменяя друг друга, радовали с удовольствием воспроизведёнными урбанистическими звукоподражаниями.
Парад соло-жемчужин продолжился в «Болеро» Равеля, начатом Спиваковым предельно издалека, а затем словно прошедшем путь от ориентализма к урбанизму. Неуклонности движению добавляла работа дирижёра на стыках разделов, когда вместо «швов» следовал энергический волевой «подхлёст». Финал получился сокрушительным, воздействие стихии ритмов и тембров вышло куда-то в область бессознательного. Два бисовых номера – вальс Шостаковича из фильма «Первый эшелон» и «Парад клоунов» Нино Роты – стали реакцией взаимности Спивакова на восторг публики (его слова «Мы вас любим»), порадовали удивительно открытым полнозвучием (Шостакович) и хулигански-бенефисной кодой, воскресающей эксцентрический дух фильмов Феллини.
Если представить концертную программу Форума в категориях музыкальной формы, то выступление Уральского филармонического оркестра можно ассоциировать с завязкой драмы, Челябинского оркестра – со скерцозной частью цикла, Белгородского – с философским адажио, Омского – со смелым футуристическим прорывом, а Национального филармонического оркестра России – с высокой миссией безраздельного финального торжества. В наибольшем выигрыше, помимо оркестров, оказалась уральская публика – заинтересованная, сведущая, заполняющая зал до краёв и порой до слёз благодарная.
Елена Кривоногова
