Пятый международный музыкальный фестиваль «Евразия-2019» в Свердловской филармонии продолжает и расширяет диалог культур, сталкивая не только два континента, но подключая другие материки: в программе «Песни любви и смерти» 3 декабря звучали перуанские, эквадорские, чилийские музыкальные отголоски в произведениях Оливье Мессиана и Питера Либерсона.

Музыка Оливье Мессиана уникальна и неповторима. Если вы слышите сложную мелодию, которую наполняют одновременно серьезные религиозные темы; узнается местами язык птиц, насколько это возможно при его переводе на язык музыкальных инструментов; чувствуется влияние неевропейской музыкальной традиции – к примеру, японской, индийской и индейской – латиноамериканской, а музыка при этом красива и предельно эмоциональна, то это бесспорно Мессиан.

В этом году на фестивале «Евразия» по случаю 111-летия композитора исполняется его «триптих о Тристане», который сам автор называл своим «индейским вариантом» «Тристана и Изольды»: 3 декабря – цикл «Ярави», «Пять песнопений для хора»; 6 декабря – симфония «Турангалила». Почему возникает в очередной раз сюжет Тристана и Изольды? А кто еще в мировой истории музыки будет настолько четко выражать тему взаимосвязи любви и смерти, которой и посвящен фестиваль в этом году…

«Отрежь мне голову, дунду чиль…»

Для Мессиана, который был не просто композитором, а «практикующим музыкантом» – 60-летний стаж органиста в парижской Церкви Святой Троицы говорит сам за себя, в музыке было важно непосредственное выражение чувств. Непосредственность он видел в григорианских хоралах, русских народных песнях, восточной песенной традиции и пении птиц. Птицам отводится важная роль: они имели для Мессиана практически мистический смысл, были посланниками нематериальных сфер. В контексте первого произведения вечера – «Ярави, песнь любви и смерти» для сопрано и фортепиано – эта информация смыслообразующая и решающая все.

В этом вокальном цикле композитор обращается к мифам майя, инков и кечуа. Музыка и стихи (Мессиан написал их сам) пронизаны символами перуанского фольклора. Главные герои проходят закономерный для идеи автора цикл: они встречаются (предначертано), влюбляются (неизбежно), умирают (это обязательно), достигают вечности (возможно). Они сами стремятся к смерти, ибо после их ждет вечная жизнь в любви (вспомним Вагнера и его «Тристана и Изольду»).

На сцене Филармонии зрители имели шанс увидеть удивительно точное и трогательное воплощение этого вокального цикла в исполнении Марии Остроуховой (меццо-сопрано) и Александра Шайкина (фортепиано). Костюм и грим Марии создавал ей образ индианки и одновременно «зеленой голубки» (традиционного фольклорного образа майя). Но это не все: вокальную партию она сопровождала набором движений, одновременно похожим на орнамент майя и птичью пластику, а также набором действий, в которых угадывается европейская Изольда, подливающая в бокал Тристана вместо яда любовный напиток. Эта параллель четко диктуется самим композитором, а в исполнении Марией Остроуховой дополняется смыслами: на сцене не было надрыва, не было трагедии как кульминации, потому что это произведение Мессиана, а в его концепции жизнь после смерти продолжается в других пределах, если ты любишь и любим. Мессиан в буквальном смысле делает религию из любви, а исполнение его «Ярави» дуэтом Остроухова – Шайкин не противоречит этой генеральной идее, а подчеркивает ее настолько, насколько это возможно в концертном варианте. Кроме того, ансамбль певицы и пианиста был настолько гармоничен, что казалось, это способности за пределами человеческих возможностей – между ними астральная или космическая связь. И это не говоря о сложности вокальной и инструментальной партий, выполненных идеально…

«Влюбленные улетают к звездам смерти»

«Пять песнопений для двенадцати смешанных голосов a cappella» Мессиана исполняется Симфоническим хором Свердловской филармонии под руководством Андрея Петренко.

В основе: песни-припевы (куплеты) из культуры Франции XVI века и все те же ярави (с языка кечуа yaravi – любовная песнь). Это ритмический цикл, а хоровое письмо одновременно сочетает романтический стиль и экзотические элементы. Ритму способствуют «выдуманный» автором (он и в этот раз написал стихи и музыку сам) кечуа-санскритский язык:

Хайо хайо
розовая толпа
хайо осьминог с золотыми щупальцами
рукой тянется
Персей к Медузе
пчела – азбука совершеннолетия 

«Звездный замок Изольды», «Синяя Борода замок семи дверей», «путешественник Орфей находит свое счастье в смерти», «моя тюрьма любви сделана из легкого воздуха», «осьминог света ранит розовую толпу своей лаской», «солнечная мелодия изогнутой корзинки» – образы Мессиана-поэта настолько сложны, что создают свою музыку – музыку смысла.

Переменчивый ритм, отсутствие рифмы в лирике, сочетания звуков, как в южноамериканских языках, борются с романтикой сложных образов и, в принципе, с хоровым исполнением, но последние побеждают. В помощь слушателям – медиаэкран с экспрессивной абстрактной живописью и переводом лирики с французского на русский.

«Любовь еще не закончилась, и так же, как не было у нее рождения, у нее нет смерти»

Еще одна российская премьера фестиваля – цикл «Пять песен на слова Пабло Неруды» американского композитора Питера Либерсона, обратившегося к творчеству известнейшего чилийского поэта ХХ века. Исполнители: Уральский академический филармонический оркестр (дирижер – Дмитрий Лисс) и Мария Остроухова (меццо-сопрано).

Еще одна биографическая музыка, где боль физическая от расставания с любимым человеком выплескивается в музыку. Есть история: жена композитора Лорейн Хант (меццо-сопрано) обожала розовый цвет, и когда Питер увидел розовую книжечку сонетов Неруды, он купил ее из-за... цвета обложки. Зачитался, влюбился в ритм и лирику стихов, положил сонеты на музыку для исполнения любимой женой. Они стали для нее лебединой песнью, потому что через год после написания она умерла. Композитор и певица знали, что впереди их ждет вечность и готовились к этому… Сначала ушла из жизни она, а через два года и он. В «Пяти песнях» – любовь и нежное прощание влюбленных друг в друга людей. История лирических героев подкреплена историей конкретных людей, прощающихся с жизнью, но не любовью.

Эта музыка настолько пронизана электричеством чувств, что имеет утешительное свойство, помогая смириться с болью вечной разлуки в жизни, но даря надежду на встречу в ином мире. Сам цикл песен и форма каждой песни – сонет – дарят ощущение некоей временной и смысловой спирали. Кроме того, Либерсон сохраняет испанский язык и дополняет музыку латиноамериканскими музыкальными аллюзиями, придающими мелодии ритмическую зыбкость, – что в итоге дарит надежду на возможность потусторонности и повторяемости наших встреч. Мы могли и не встретить друг друга во времени. (…) Но эта любовь, любовь еще не закончилась, и так же, как не было у нее рождения, у нее нет смерти, она как длинная река, меняет лишь земли и уста.