«Чем между собой отличаются органы? А чем отличаются люди друг от друга? Разница в деталях — у каждого свое лицо, привычки, характер, габариты. Так же и с органами. Можно различать их по размеру, можно выстроить примерную стилистическую классификацию, но… даже внутри нее все органы разные. Помещения, условия, традиции, вкус у мастеров, которые их строят,школа, мнения органистов, которые принимают участие в создании и исходят из личных предпочтений, что им необходимо для максимально интересных концертов — все это разное и все оказывает влияние на создание нового инструмента. Поэтому двух абсолютно одинаковых органов в мире не существует».
— Вы помните свой первый концерт в Екатеринбурге?
— Три хорала Сезара Франка и Бах. Это был большой тур по России, кажется из 27 концертов. И один из них был в Екатеринбурге в ноябре 2001 года. После чего меня пригласили поработать органистом, обсудить примерные условия. Я познакомился с директором филармонии Александром Николаевичем Колотурским. И в июне 2002 года приехал: мы подписали договор, и чтобы визит не пропадал, сыграл концерт. А осенью приступил к работе.
Предложения, которые мне периодически до этого поступали, не рассматривал. Меня вполне устраивала работа в Харькове. Но просто сказать «нет» приглашению работать в Екатеринбурге было бы не совсем правильно — все-таки это значительный город на музыкальной карте России, мощнейшая филармония с высоким уровнем задач.
Для органиста всегда важная тема — инструмент и возможность заниматься, готовить концертные программы. Если он установлен в органном зале (он главный инструмент) — все подчинено его интересам (график репетиций, концерты). Но когда орган стоит в зале филармонии — картина уже принципиально иная. Концертный зал постоянно занят: с утра репетиция оркестра, затем может быть хор, подготовка к вечернему концерту. Вечером сам концерт. И в Екатеринбурге несколько лет мне пришлось работать по достаточно напряженному графику — репетировать после девяти вечера до полуночи, а то и позже. Сейчас у меня в кабинете есть отличный цифровой орган для репетиций. Потому теперь могу репетировать днем.
— Как получилось, что Харьков стал обладателем органного зала, а Екатеринбург нет?
— Сама идея образования сети органных залов в Советском Союзе была рождена в начале 70-х годов, когда инструмент в Свердловске, одном из первых городов в СССР, где появился концертный орган, уже был установлен в филармонии. Но когда решили образовывать сеть специализированных органных залов, то под них стали приспосабливали различные помещения большого объема, прежде всего, церкви. В Харькове это был Успенский собор. Он — часть истории города, один из его символов. После победы над Наполеоном в начале XIX века к собору пристроили колокольню, высотой почти сто метров, чуть выше, чем колокольня знаменитого собора Василия Блаженного в Москве. После революции в Успенском соборе размещались радиостанция, Дом пионеров, шахматный клуб, прачечная… Чего там только не было. В конце концов он был полностью заброшен.
И тут кстати пришелся процесс выбора помещения под орган — в церкви традиционно влажная акустика, значительные пространства. Это все благоприятно для звучания органа. Поэтому, было принято решение о реставрации собора, организации там концертного Органного зала. В 1985 году там установили чешский орган фирмы Rieger-Kloss. И в 1986 году состоялся первый концерт. Концертный зал просуществовал в храме до 2015 года, когда в другом месте открыли новый органный зал филармонии, который уже никто и никогда не заберет. А храм возвратили православной церкви.
— В новом здании Свердловской филармонии будет органный зал?
— Нет, органный зал строить не планируют. Но в новом большом концертном зале на 1 600 мест, полагаю, будет запланирована установка нового органа. Во-первых, потому что орган — неотъемлемая часть многих оркестровых произведений. И если мы строим зал, чтобы получить возможность исполнять любую музыку — конечно, орган нужен. Построить новый зал, не установить туда орган, а обходиться электронным или вообще синтезатором — над нами будет смеяться все прогрессивное человечество. Во-вторых, потому что визуально орган в каждом крупном концертном зале — это доминанта, вид, создающий индивидуальный образ зала. Ведь полы, кресла, сцена, стены, даже геометрическое пространство примерно везде одинаковые. А вот вид органов всегда различный. И образ некоторых всемирно известных залов мы помним, в первую очередь, по виду органов в них.
Пока проекта внутренней организации нового здания нет. Когда начнется проектирование, будем разговаривать: какое место нужно для органа, какие у него должны быть возможности. Пока все, что есть на конец мая 2019 — план обустройства территории: как здание будет выглядеть снаружи, его примерный функционал.
Проект, на мой взгляд, совершенно шедевральный. Я показывал его коллегам-музыкантам из Европы. Все без исключения в восторге и сравнивают этот наш проект со знаменитыми филармоническими проектами последних лет, прогремевшими на весь мир — Парижской филармонией и филармонией на Эльбе в Гамбурге. Конечно, если мы строим архитектурный шедевр, не меньший шедевр должен быть внутри. Это в полной мере касается и органа. Надо создавать соответствующий орган-шедевр, который будет истинным украшением зала и подарком для города.
Создание органа — очень сложный процесс. Орган не покупают как холодильник в магазине. Органы как скрипки, как виолончели, как детей — рождают. Усилием многих мастеров — органостроителей, органистов, акустиков, архитекторов. Только все вместе мы сможем создать уникальный инструмент, которым восхитятся в музыкальном, и не только, мире.
— Можно перенести старый орган в новое помещение?
— В нашем случае — нет. Потому, что новый зал будет значительно большим по объему. Наш нынешний орган филармонии его просто не наполнит звуком. Лучше всего планировать орган параллельно с планированием помещения. Ведь каждый зал имеет свою геометрию, объем. И задача сделать так, чтобы орган зазвучал, наполнил пространство естественным красивым звуком, а не пищал как комар в углу или, напротив, не перезвучивал, чтобы стены дрожали, и голова у слушателей начала болеть через минуту прослушивания.
Самая сложная задача — орган, рассчитанный под одно помещение, переносить в другое. Тут есть высокий риск потерять красоту звука. Бывают, конечно, ситуации, когда приходится рисковать, когда жизнь органа ставится под угрозу, если его не перенести.
В нашем случае органу Свердловской филармонии ничего не угрожает: после обновления в 2014 году он в отличном состоянии и потому его лучше всего оставить на прежнем месте. Может быть, после открытия нового зала и переезда туда оркестров будет иметь смысл немного подкорректировать акустику нынешнего филармонического зала под интересы органа? Тогда зал можно будет назвать органным. И в Екатеринбурге наконец появится специализированный Органный зал.
— Орган в Екатеринбурге уникальный или есть похожие? Насколько сложно органисту играть на совсем незнакомом инструменте?
— Орган Свердловской филармонии установлен в 1973 году. Восточно-немецкая фирма W. Sauer в 1973-74 установила в Советском Союзе четыре органа: в Свердловске, Ярославле, Саратове и Киеве. Инструменты похожи, насколько это возможно — по звуковому набору. Но начинаешь разбираться — в нюансах и есть различия: по составу регистров, конструкции, по управлению. Все равно ведь помещения разные. В Ярославле и Екатеринбурге — это филармонические залы, в Саратове — консерватория, а в Киеве — Большой зал оперной студии при консерватории.
Бывает, что приспосабливаешься к органу за час, а иногда и несколько дней надо. И все равно не приспособишься до конца. Органисту всегда нужно время для подготовки к концерту, чтобы вначале выписать звучания для каждого произведения, какие трубы и когда будут включаться и выключаться. А затем просто поиграть и почувствовать себя за инструментом комфортно, чтобы ничто не отвлекало от творчества.
Современные инструменты, в общем, унифицированы по эргономике игрового пространства. Чтобы управлять ими можно было бы даже с закрытыми глазами. А вот исторические инструменты, созданные в XVII–XIX веках, все разные — тогда не было единых стандартов, каждый органостроитель создавал орган по своему представлению. Для органиста, который потом работал в этой церкви много лет, не было проблем — привыкал и считал, что все удобно. А активной гастрольной концертной жизни в то время вовсе не было.
Как только она появилась и органисты стали играть на множестве разных органов, когда стали дорожить временем, начали замечать, что ко всем органам надо приспосабливаться, тратить на это не только время, но и деньги (не забываем, что до начала XX века не было электромоторов, и чтобы органу зазвучать — надо было заплатить сперва тем, кто будет накачивать воздух в трубы). Потому решили органы по возможности унифицировать, хотя бы игровую зону. Сейчас игровые пульты современных органов строятся по единому эргономическому стандарту — примерно одинаковое расстояние между мануалами, до педали, до регистровых рукояток, до нотной подставки, лавки органистов регулируются по высоте.
И иногда ты приезжаешь играть на органе, как на 3-ю улицу Строителей. Например, за органными пультами фирмы Klais (фирма, которая проводила обновление филармонического органа в Екатеринбурге в 2014 году и установила новый игровой пульт) я чувствую себя как дома.
— Самый сложный орган?
— Сложности бывают разного рода. Ты приезжаешь играть на очень большом органе, то надо по определенным принципам выбирать звучание. Просто выбор регистров большой — к примеру, у нас в Екатеринбурге орган имеет 57 регистров, в органе Нотр-Дам де Пари их 100 с лишним, а в Домском соборе Риги их 124 — и ими надо каким-то образом управлять. Не забывая о главном — проявить не только себя за органом, но, в первую очередь, проявить лучшие качества самого инструмента. Другая сложность часто в том, что органист попадает за такой орган, где требуется время на подготовку — но достаточного времени нет. Церковь проводит службы, туристы отнимают время, проходят другие выступления, если это крупный органный фестиваль. И очень сложно сориентироваться и в таком режиме быстро подготовиться к концерту, распознать все сильные и слабые стороны органа. И спрашивается, это инструмент сложный или обстоятельства так сложились?
Наверное, справедливее будет говорить не о тех органах, на которых я играл пару-тройку раз, а о тех, на которых играл часто, и каждый раз они тебе какие-то сюрпризы преподносят. Сразу вспоминается орган в Иркутске. Очень хороший инструмент конца 70-х годов прошлого века немецкой фирмы Alexander Schuke. Орган обладает породистым красивым звуком, но он достаточно капризный в управлении.
Например, есть нюанс — пластиковая накладка на клавишах, которая приводит к тому, что начинаешь играть, а особенно, если лето, жара, кончики пальцев увлажняются. И через какое-то время ты начинаешь ощущать себя как корова на льду. Пальцы скользят. Есть ряд очень важных требований к точности нажатия клавиш, к выбору регистров. Поэтому, к органу в Иркутске я стараюсь приезжать за сутки, репетировать побольше и находить необходимые для хорошего выступления ощущения.
Бывают органы необычных конструкций. Не могу сказать, что играть на таких невыносимо сложно, скорее, просто очень интересно. Например, пару лет назад играл во Фрайбурге, в Кафедральном соборе [считается самым красивым христианским собором, выстроен в 1200–1510 годах в готическом стиле — прим. ЕТВ] — там установлено четыре органа в разных частях собора. Чтобы играть на них, ты можешь ходить от органа к органу и играть по очереди на каждом. А можно сидеть в алтарной части за одним большим пультом, где соединены системы управления всех четырех органов.
— Орган во время церковной службы и на концерте… В чем разница?
— Тут надо вспомнить историю. Христианская церковь приняла орган и сделала неотъемлемой частью церковных служб. После раскола церкви на западную и византийскую части византийцы инструменты в церковную службу не допустили, оставив единственным источником звука человеческий голос, а западники орган в церкви оставили. Благодаря этому, благодаря поддержке церкви появилось огромное количество шедевров органостроения. Традиция установки органов в концертные залы зародилась только в XIX веке, после появления, собственно, концертных залов и концертного бизнеса.
Но и сегодня в Европе основной рынок органных специалистов — все равно церковь. Органисты, органные мастера — в разных странах они работают по-разному, но количество органов в церквях исчисляется сотнями тысяч и этот рынок функционирует, требует постоянной подготовки специалистов.
В России ситуация иная. Органов в православных церквях нет. В немногочисленных католических и протестантских храмах потребности в органистах минимальны. В России основное образование органиста —концертное. Закончив российскую консерваторию по классу органа, музыкант не готов работать в церкви: ему надо пройти курс церковной музыки, изучить мессу, генерал-бас… А зачем, если нет практической потребности?
В то же время возможностей получить работу в концертном зале в России минимальна. Те, кто получают такое место работы — счастливчики. Их считанные единицы. Количество концертных органов в России относительно невелико для такой огромной страны. В одном немецком Штутгарте органов больше, чем во всей России.
Разница между концертами в церкви и в концертных залах есть. Прежде всего, она в акустике. Храмовая акустика особым образом обволакивает звучание органа, по-особому заставляет смешиваться звуковые частоты, рождая неповторимые, мистические сочетания угасающего и длящегося звука. В концертном зале такие смешивания невозможны. Тут все суше, меньше мистики, больше реализма.
— Вы считаете, что Свердловской филармонии нужно новое здание, потому что получите более комфортные условия для работы?
— У меня позиция простая. Такая примерно, какой была и в Харькове. Да, там органный зал — это был Успенский собор. Его строило не государство, не любители музыки. Оно было отобрано у церкви. И за сто лет в Харькове для музыкантов и любителей музыки ничего не было сделано. Екатеринбург. Здание, где сейчас находится филармония, замышлялось как Деловой клуб. Его всеми силами пытались адаптировать под классическую музыку. Больше для любителей музыки и для музыкантов в городе за это время не создано ничего. Может быть, пришла пора? Давайте прямо об этом скажем.
Интерес к классическому музыкальному искусству в Екатеринбурге колоссальный, он давно перерос размеры нынешнего зала. Конкуренция большая — есть театры, антрепризы, открываются новые залы. Люди хотят не только представлений, звучания, но и соответствия современным требованиям к комфорту. И филармония должна быть здесь конкурентоспособной. Мы стараемся. В нашем нынешнем зале.
Но вы придите на концерты в нашу филармонию. Аншлаги — дело обычное. И людям в зале тесновато. И музыкантам на сцене. А когда на сцене не только оркестр, но еще и хор? Это же может отражаться на качестве исполнения. Более того, какую-то музыку мы в принципе не можем исполнять. Например, некоторые симфонии Малера, какие-то сочинения Рихарда Вагнера. Если так перечислять — список будет довольно длинным. Как только большой состав оркестра и хор — сразу вопрос: «А мы вместимся?».
Более того, визуальный ряд концерта — это тоже очень важно. Слушатели хотят видеть как можно больше того, что происходит во время исполнения, хотят видеть каждого музыканта. В современных филармониях сценическое место — самая низкая часть зала. И всем все видно. А у нас высота сцены — полтора метра. Слушатели сидят внизу, звук идет поверх их голов, смотрят снизу вверх и видят только первые ряды скрипок и виолончелей. Кто и как играет на деревянных духовых, на медных, на ударных — во время концерта остаётся только догадываться.
— Почему, на ваш взгляд, разгорелся конфликт из-за строительства нового зала?
— Я ни тогда, ни сейчас не понимаю, почему краеугольным камнем столкновения стал дом [на Карла Либкнехта, 40 — прим. ЕТВ]. И не понимаю, почему судьбу дома должны определять лица со стороны, не имеющие к нему никакого отношения? Почему люди со стороны должны возбуждать вокруг этого дома ажиотаж, выстраивать какие-то виртуальные баррикады? Дайте людям, владеющим собственностью в этом доме, возможность самостоятельно ею распоряжаться. Нет, надо обязательно вокруг этого возбуждать какую-то ненависть к проекту, к филармонии.
Я вполне разделяю мнение, что на этом первоначальном этапе власти допустили какие-то ошибки и раздразнили людей. Но все равно нужно занимать конструктивную позицию, указывать на ошибки, но не упускать из виду главное — современный концертный филармонический зал мирового уровня в Екатеринбурге должен быть! Жители города достойны этого и сам город давно уже значительная точка в мировом музыкальном пространстве!
К счастью, последняя информация о перипетиях вокруг дома показывает, что власти нашли общий язык почти со всеми собственниками и проект постепенно продвигается.
— Может быть, причина — дух протеста, который захватил Екатеринбург?
Во-первых, дух протеста не на пустом месте берется. Есть определенное общее недовольство в обществе, которое периодически выплёскивается по самым разным поводам. В Екатеринбурге это стала борьба с застройкой сквера. Во-вторых, я бы не назвал это протестом. Это было требование услышать мнение людей, не ломать ситуацию через колено. Тем более, если вопрос касается церкви.
Протест — это все-таки немного другое. Это вы не сталкивались с украинским протестом. Слышали анекдот: «Вы смотрите „Игру престолов“? — Нет. — А откуда вы? — С Украины. — А! Не, Вам будет неинтересно». Вот там бывает протест, он выглядит совсем иначе, нежели было в Екатеринбурге.
— За 17 лет, что вы здесь работаете, Екатеринбург стал для вас родным городом?
— Я не екатеринбуржец, родной город у человека может быть только один — и у меня это Харьков. Но про Екатеринбург могу сказать, что он стал моим домом. Город современный и приятный для жизни. Пробки есть, но расстояния маленькие. Если бы еще погода была помягче.
— Вы хотите вернуться в Харьков?
— Что мне там делать? Все в моей жизни сейчас связано с Екатеринбургом и я не вижу смысла это менять. У Свердловской филармонии очень высокий уровень, даже в мировом масштабе. Людей, которые задают вопрос «а Екатеринбург — это где?» становится все меньше. О нас узнают. Когда гастролирую за рубежом, на афишах за моей фамилией пишут: «Россия, Екатеринбург». В программках — «солист Свердловской государственной филармонии». Для западных музыкантов и слушателей, статус солиста филармонии считается уровнем выше, чем просто органист церкви.
Филармония — определенный масштаб задач, которые должны решать музыканты. В Екатеринбурге особая публика. С высоким уровнем восприятия. Публика, которую уже не устраивает только Токката ре-минор Баха. И это мне интересно.
