Эссе автора монографии о Н.Я Мясковском Грегора Тэсси (Шотландия) «Мясковский – совесть русской музыки»
Николай Мясковский родился в 1881 году и в течение 69 лет пережил две мировые войны, три революции, гражданскую войну, военный коммунизм, был осужден как формалист и декадент.
Родившись в военной семье, он вынужден был следовать примеру своего отца в военной карьере, но его интересами были книги, природа и музыка. После окончания военного обучения в 25 лет поступил в Санкт-Петербургскую консерваторию за одну парту с Сергеем Прокофьевым, ставшим ему другом на всю жизнь. На Мясковского оказала огромное влияние услышанная им Патетическая симфония Чайковского, и он дружил со многими ведущими поэтами-символистами и художниками. Когда он играл «Танец семи покрывал» на прослушивании в консерватории, Римский-Корсаков кривился от досады, что ему приходится слушать «возмутительный модернизм».
В своей музыке Мясковский больше всего обращался к философии и природе, его первые симфонии и сонаты отражали влияние Скрябина и Чайковского, и до Первой мировой войны его музыка уже исполнялась в Москве и Санкт-Петербурге. Будучи призван в действительную армию, он был ранен в Западной Украине и на больничной койке освоил дополнительную профессию - музыкального критика. Мясковский первым заявил о значении «Петрушки» Стравинского и написал о Шёнберге и Новой Венской школе, а также о новом синтетическом аккорде Рославца.
Революции 1917 года обернулись страшными последствиями для Мясковского; его отец был застрелен солдатами Красной Армии, когда ехал в Крым с новой женой. Его тетя, которая воспитывала его после потери матери, умерла в Петрограде. Эти события повлияли на его первое крупное произведение - Шестую симфонию. Это стало первым произведением, посвященным революции. Вступление начинается с ужасного аккорда, который сразу же захватывает слушателя, подобно «Героической» Бетховена, однако эта симфония не о судьбе такого лидера, как Наполеон. Начальные аккорды основаны на речи Крыленко, выкрикивающего «Смерть, смерть, смерть врагам революции!». Пение этой фразы солдатами и рабочими Красной Армии изображало революционный террор в отношении многих случайных прохожих. Следующая за этим музыка наполнена большим драматизмом и напряжением, темы, повторяющиеся на протяжении всей симфонии.
Мясковский использует музыку из французских революционных песен La carmagnole и Ca ira, но далее он использует другую цитату, во второй части после закрученной идеи в фа минор, изображающей присутствие зла, струнные становятся приглушенными, и мы слышим оркестровую цитату из Бориса Годунова Мусоргского:
“и настанет тьма — темень темная, непроглядная.
«Горе, горе Руси!
Плачь, плачь, русский люд, голодный люд!”
Третья часть размышляет о том, что было раньше, о междувластии, но врывается финал, трубя революционные мотивы, однако за ним возникает латинское Dies irae, и Шестая заканчивается хором старинного русского песнопения «Как душа с телом расставалась»:
" Расставалася да прощалася:
- Как тебе-то, душа, на Суд Божий идти,
А тебе-то, тело, во сыру землю.»
Когда хор поет последние слова, музыка медленно угасает. На премьере симфонии в Большом театре зрители забегали на сцену, аплодируя, крича браво, многие были в слезах, говоря, что это лучшая симфония со времен Шестой Чайковского. Шестая размышляет о трагедии русской интеллигенции, пережившей революцию, после которой несколько миллионов покинули Россию, включая некоторых из лучших музыкантов, таких как Шаляпин, Прокофьев, Кусевицкий, Глазунов, Лурье, Метнер, Гречанинов и многих других.
Шестая Мясковского была в скором времени исполнена лучшими дирижерами мира в Вене, Нью-Йорке, Чикаго. В Чикаго, Шестую играли каждый сезон вплоть до 1942 года. Все больше его симфоний становились популярными на Западе, каждый год Мясковский писал две, а иногда и три симфонии. Он писал их парами; одну экстравертную, вторую – обращенную внутрь. Десятая была навеяна пушкинским Медным всадником, изображающим маленького человека, терроризируемого зловещей фигурой статуи. Другие темы отражают его любовь к природе - такие как в Восьмой и Четырнадцатой симфониях.
В 1921 году Мясковский был назначен профессором Московской консерватории, где он преподавал трем поколениям музыкантов, в том числе более восьмидесяти композиторам, включая Хачатуряна, Кабалевского, Мосолова, Книппера, Шебалина, Бориса Чайковского,Ешпая, Пейко и многих другим. Музыка всех этих композиторов совершенно иная, Мясковский учил своих учеников не копировать и не следовать стилю других композиторов. Он обучал студентов на примерах сонат и симфоний Бетховена и Чайковского, которого обожал, но всегда предостерегал от плагиата. Все его ученики писали в разных стилях, Мосолов был модернистом, Хачатурян поздним романтиком, Кабалевский же писал в разных стилях. Мясковского стали считать совестью русской музыки благодаря его независимому мировоззрению.
В 1919 году Мясковский и его коллеги создали Ассоциацию современной музыки, целью которой было продвижение как новой музыки из Европы, так и современной русской музыки в Москве и Ленинграде. Тогда концерты своей музыки посетили Барток, Мийо, Берг, Хиндемит, Казелла, а также в них приняли участие крупнейшие исполнители, такие как Ансермет, Абендрот, Клемперер, Кляйбер и Фриц Крайслер. В 1925 году Мясковский отправился в Вену, чтобы подписать соглашение с западным издательством Universal Verlag об издании музыки советских композиторов.
Начало тридцатых годов было краткой эпохой просвещения для искусств: было создано около тридцати профессиональных оркестров, появилось много новых музыкантов, завоевавших славу на Западе; Давид Ойстрах, Эмиль и Елена Гилельс, Леонид Коган, Даниил Шафран, Мирон Полякин; музыкальные конкурсы выявили новое поколение дирижеров – Мравинского, Кондрашина, Хайхина, Рахлина, Павермана, а в Большом и Ленинградском театрах блистали выдающиеся певцы и танцовщики, такие как Уланова, Дудинская, Сергеева, Козловский и Лемешев. Сценические произведения Шостаковича исполнялись по всему миру, а Мясковский стал самым популярным современным композитором в США, где было исполнено около 80 его произведений против примерно 30 работ Шостаковича. Все изменилось в 1936 году, когда «Правда» осудила «формализм» в музыке.
Если Шостакович изменился, Мясковский продолжал писать как раньше, его 10-я, 11-я и 13-я модернистские симфонии были исполнены лишь единожды и исчезли в архивах на полвека. Мосолов был его любимым учеником и, несмотря на успешную карьеру, поддерживал с ним контакты. В 1937 году Мосолов был арестован, осужден за антисоветскую деятельность и приговорен к 8 годам лишения свободы в исправительных колониях. Мясковский и Глиер обратились к Калинину, поручившись, что Мосолов заслуживает доверия и виновен только в том, что подрался в ресторане и был признан скандалистом в СМИ. Эта апелляция была успешной, и Мосолов был освобожден после 8 месяцев содержания под стражей. Конечно, Мосолов изменился, но Мясковский возобновил его карьеру, предложив ему написать концерт для арфы и другие произведения. Мясковский был консультантом Московской филармонии и содействовал тому, чтобы музыка Мосолова исполнялась, и он был восстановлен в Союзе композиторов. Он оказывал и другую помощь студентам в обеспечении их жильем и пособиями.
Мясковский любил природу и при любом удобном случае ездил в Подмосковье, где у него была комната на даче его друга Павла Ламма на Николине Горе. Там Мясковский досконально знал все леса и поля, знал, когда и где можно найти самые хорошие грибы, прокладывал свои собственные тропинки через деревья и отмечал их для своих друзей. В одной из своих симфоний, Шестнадцатой, он изобразил перекликающихся двух девушек в лирическом пассаже, написанном для деревянных духовых. Другие подобные отсылки встречаются в его струнных квартетах и сонатах.
С ранних лет Мясковский написал более 150 песен и романсов на стихи символистов и других поэтов-романтиков XIX-XX веков. Поскольку некоторые из этих поэтов были запрещены в советское время, к сожалению, только в последние годы они стали более известными. Они принадлежат к миру Рахманинова и Чайковского и потрясающе красивы.
Появление выдающихся интерпретаторов его музыки позволило ему сотрудничать с ними во многих произведениях. В тридцатые годы у него сложилась крепкая дружба с молодым Кондрашиным, который часто навещал его для обсуждения музыки. Кондрашина привлекал симфонический жанр, и он часто помогал Мясковскому чистить оркестровки. Даже Малер (бывший великим дирижером) находил, что вынужден тратить время на то, чтобы удостовериться, что медь или ударные не заглушают деревянных духовых или скрипок и не препятствуют ясному звучанию темы. Кондрашин отмечал области, где оркестровка могла бы быть менее перегруженной, что позволило бы оркестру лучше сыграть эту музыку.
Написав Первую симфонию, Шостакович показывал Мясковскому все свои самые важные работы, часто специально приезжая из Ленинграда в Москву, чтобы попасть к нему на консультацию. Точно так же Прокофьев делился с Мясковским всеми своими сочинениями. Мнение Мясковского о музыке стало самым ценным мнением среди советских композиторов. Шостакович продолжал показывать свою новую музыку Мясковскому вплоть до своего Скрипичного концерта 1948 года.
Еще живя во Франции, Прокофьев очень звал Мясковского приехать почитать лекции в Париже и провести там отпуск, но, несмотря на организованные для него визы, Мясковский туда так и не поехал. У него были и другие возможности поехать на Запад, но две недели в Вене в 1925 году, он чувствовал себя одиноким, скучающим по дому и совершенно не в своей тарелке, и дело было не в языке, он свободно говорил по-французски и по-немецки. Там в Москве его ждали ученики и заботившиеся о нем сестры. Мясковский никогда не был женат, и у него не было детей. Когда Прокофьев и другие друзья возвращались с Запада, они привозили ему цветные галстуки, лосьоны после бритья и хлопчатобумажные рубашки; он любил хорошо одеваться, но вел скромный образ жизни, избегая общества и придерживаясь своего почти ежедневного похода на концерты. Во внеурочное время, он читал партитуры (он обладал огромной библиотекой) и своих любимых писателей, включая Достоевского и других писателей 19-го века. Ростропович называл его персонажем из романа Тургенева. На концертах он всегда занимал свое любимое место в центральной задней части партера, откуда он мог быстрый выйти, и где ему не мешали любители музыки.
Здоровье Мясковского ухудшилось во время Второй мировой войны, когда он с Прокофьевым был сослан на Кавказ сначала в Нальчик, где он закончил свою 22 симфонию (его ответ на начало войны) и свою следующую симфонию по мотивам кабардинской народной музыки. Обе симфонии пользовались популярностью в США в военные годы. Позже ему пришлось проделать неимоверно трудное путешествие в очень плохих условиях в Центральную Азию, о котором он писал, что это было хуже «ада Данте». Он пробыл в городе Фрунзе несколько месяцев, пока в конце 1942 года его не отозвали в Москву. В Средней Азии он перенес первые признаки болезни, которая впоследствии унесла его жизнь. Во время войны в городке недалеко от Москвы умер его близкий друг Держановский, и другие друзья и бывшие студенты погибли в той войне. Концерт для виолончели содержит один из лучших его музыкальных материалов, оплакивая горе войны и послевоенной неопределенности.
Последние пять лет oн часто лежал в больнице. Однажды его друг, дирижер Голованов, не узнал его, когда увидел его в палате – настолько подорвано было его здоровье. Тем не менее, он продолжал писать, и среди его последних работ появилось несколько шедевров; последние три симфонии, Кантата «Кремль ночью», и Тринадцатый квартет. Помимо сочинения, он продолжал преподавать, но посвящал больше времени прослушиванию новой музыки и консультированию.
В общественной жизни появились признаки того, что власти намеревались начать очередные нападки на ведущих деятелей искусства. Ахматова, Эйзенштейн и другие были осуждены за «формализм и декадентское искусство», хуже того, Жданов назвала Ахматову шлюхой. Было лишь вопросом времени, когда под ударом окажутся музыканты. После успешной премьеры кантаты Мясковского «Кремль ночью», партитуры на стихи поэта-символиста Васильева, один партийный чиновник указал высшему руководству большевистской партии на негативный характер выбранных Мясковским текстов. ‘Текст и музыка композиции не только не раскрывают образ [Сталина], но и искажают его в какой-то момент времени... Композитор использует неудачный, мелодически грязный напев в качестве основной музыкальной темы’. Шепилов, который был автором этого письма Жданову, был чиновником, незадолго до того потерявшим более высокий пост в партийной структуре и добивавшимся продвижения по службе, указывая руководству на эти «политические ошибки». Это письмо датировано декабрём 1947 года. Всего через несколько недель была организована встреча, куда были приглашены все композиторы для обсуждения ошибок современных советских композиторов. Еще одним поводом для нападок стала опера «Великая дружба», написанная студентом Мясковского Вано Мурадели.
В резолюции, опубликованной в «Правде» в феврале 1948 года, Мясковский, Прокофьев и большинство бывших учеников Мясковского были указаны как «формалисты»: Мосолов, Хачатурян, Шебалин, Мурадели, а также Попов и Шостакович. Во время процесса, растянувшегося до апреля, когда состоялся Съезд Союза композиторов, всем обвиняемым композиторам предложили покаяться. Единственным композитором, отказавшимся это делать, был Мясковский, и это несмотря на многочисленные телефонные звонки и два посещения его Хренниковым – новым главой Союза композиторов (и бывшего ученика Мясковского). Все остальные композиторы извинились. Мясковский же вместо этого написал свою Двадцать шестую симфонию, в партитуре которой процитировал старые славянские песнопения и получил упрек за то, что она «сумрачная». Три части ее озаглавлены: Плач странствующего, Рождество Христово и Стих Грозный. Мясковский использует Dies irae и тему из своего раннего сочинения 1909 года о Микеланджело. Единственное состоявшееся исполнение этой симфонии впечатлило Прокофьева, которому она понравилась «очень, очень сильно».
Мясковский уже страдал от ухудшающегося здоровья и, тем не менее, он просмотрел многие из своих старых студенческих работ, исправляя их вместе с Шестой симфонией, в версии без хора. Его последними двумя шедеврами стали Тринадцатый струнный квартет, наиболее успешная его камерная работа, и прощальная Двадцать седьмая симфония. Заключительная симфония открывается темой плача, но вскоре эта тема отбрасывается в сторону и звучат, по словам Кабалевского, «три части симфонии как прерывающийся марш к свету, к счастью и довольной жизни. И как естественно и органично приходят в финал залитые солнцем мелодии, напоминающие один из знаменитых русских хоров «Славься». Примечательно, что Мясковский, уже умирающий человек, смог написать такую симфонию с пульсирующей в ней жизнью. Мясковский оставался скромным до конца: когда дирижер Александр Гаук попросил у него рукопись оркестровки, Мясковский отказал ему, сказав, что тот может увидеть ее позже, как будто желая, чтобы она была исполнена посмертно.
В последний год его жизни к нему попало письмо с просьбой дать совет, у каких композиторов следует учиться. Мясковский ответил, что нужно послушать Прокофьева и Шостаковича, но не сильно беспокоиться насчет его собственных произведений. Автором этого письма был Евгений Светланов, который первым исполнит и запишет все оркестровые произведения Мясковского для потомков. Вопреки невзгодам своей жизни, Мясковский умер счастливым, достигнув успеха как великий композитор. На протяжении всей своей карьеры ему удалось сохранить чувство собственного достоинства и стать великим композитором, несмотря на большие трудности, и, прежде всего, продолжить симфоническое повествование, продвигая дух Бетховена и Чайковского, не через сочинение музыки, которая волновала его слушателей, а как заявлял Малер: «Симфония должна быть подобна миру - она должна охватывать все». Значение симфоний Мясковского заключалось в том, что они отражали страдания и дух России во всем ее величии и трагедии, ее надеждах и радостях.
